Екатерина Александровна Шлейнинг из Мурмы известна не только тем, что она многодетная мать и великая труженица, но и лучшая частушечница района.

Еще с проселочного спуска, в том месте, где главная мурминская улица взбегает на пригорочек, видится опрятный, со многими окошками дом. Поставлен он в начале шестидесятых потомками расейских переселенцев Катей Федосеенко и Андрейкой Шлейнингом, еще в Усть-Данилках соединивших свои нелегкие судьбы и с четырьмя малолетними детьми по воле хрущевской укрупниловки вынужденных перебраться в Мурму. Здесь им предоставили работу, сказали, что помогут в улучшении жилищных условий, выписали лесобилет.

Со многими трудностями столкнулись новоселы, однако и семья увеличилась до десятка душ, и подвели под шиферную крышу новостройку, за ней замежевали огород на 40 соток – давал он только одной картошки 1 000 ведер. А за огородом разрасталась мурминская совхозная база – кузница, столярка, пилорама, помещения для скота, зерна, техники, строилась деревня. Бывало, выйдешь на спуск с лукошками, полными лесных даров, и такой вид открывается: усадьба шлейнинговская, живая, зеленая, со скотинкой во дворе, у ворот – ребятня, вечернее солнышко золотит их взъерошенные макушки. Все разметало время – разъехались дети, не стало мужа – 43 года бессменно трудился он на тракторе, постоянно ходил в передовиках. Исчезла база, многие жители уехали в другие места; постарели оставшиеся деревенские постройки. В опрятном домике живет теперь одна хозяйка, давно разменявшая девятый десяток, маленькая, удерживающая себя на ногах с помощью костыля, но с ясным взглядом и памятью – из тех русских женщин, кто и в молодые годы, и в старости не мыслил жизни без труда. Поэтому ей далеко небезразлично, как выглядит построенный своими руками дом, тепло ли в нем, потому сама топит печь. На месте ли вещи – живые свидетели невзгод и радостей? Она поправляет их, смахивает с них пыль. Они все простенькие, аккуратные: ретро-мебель, самовар, черно-белые и цветные снимки на стенах и в альбоме, коврики и половички на полу, занавески на окнах, на диване – накидка, на стульях с табуретами – вязаные кружочки, полотняные рушники – еще от бабушки, супружеская кровать со стопкой высоко взбитых подушек, сундук, в котором хранили кой-какие пожитки и съестные припасы. Каждая вещица – музейная реликвия. О многом они говорят. О материнской славе, трудовой доблести, самом родном человеке – маме Снегиревой Фекле Андреевне.

Когда-то давно, еще до гражданки, переехала она с братом из смоленских краев в Становое. Здесь приглянулась Александру Федосеенко. В браке у них родилось две девочки и два мальчика – старшими детьми были Федя и Катя. Жили они уже в Усть-Данилках и трудились в колхозе «Северный крестьнин» В начале войны мужа и двух его братьев Ивана и Архипа забрали на фронт. А вскоре пришла похоронка. «Настали тяжелые времена – и если бы не мама, не знаю, что с нами бы было. Всех мужчин забрали, в деревне остались женщины, дети да калеки, – рассказывает Екатерина Александровна. – Четыре немецких семьи – на них распространялись условия трудармии – работали и

отмечались, ходили в сельсовет, в Найденово. Туда же ходили из других деревень – Белийсказа, Станового, Данилков, Канаша, Новикова. Большой был сельсовет, и немало было в нем переселенных марийцев, чувашей. И мы, местные, всячески помогали им, хотя сами иногда валились с ног. Все старались для фронта – работали. Мама – на работе, а нам с Федей – догляд за двором, меньшими детьми, школа и работа. Соли нет, свету нет, спички давали на разновес, мы их экономили – бегали к соседям за угольком. Одежонка – одни лохмотья, на ногах – лапти-березовики, пара стоила 5 яиц, позже уже справили мне чирки. Феде старались сварганить что покрепче – он у нас мужик. Такие вот ребята пахали на конях, жили на стане, дед у них был за сеяльщика – бросал зерна из лукошка. Лошадей, надо сказать, берегли. Поэтому главным транспортом были тележка и санки. Навозим колхозу 100 центнеров сена – 10 дают возчикам. Дрова готовили для школы – каждый день по два рейса, а в воскресенье надо было привезти четыре, два из них - для себя. Другие работы делали. За пять отработанных дней получали 5 кг дробленой ржи. Мама была рукодельница, научила и меня прясть, вязать, ткать, отбеливать золой льняные полотна, конопляные холсты, показывала, как делается посуда из глины, бересты, дерева.

Мы всегда держали скотину: корову, овец, курочек, чтобы выполнить налог, надо было сдать 9 кг масла, 2,5 кг шерсти, 75 яиц, 45 кг мяса, 1 000 литров молока. Но все одно жили впроголодь, черемша не сходила со стола, заполняла наши скудные узелки, когда приходилось идти на покос, заготовку леса. Лишь однажды мама сказала, что больше так голодовать не будем – в огороде уродились огурцы, свекла, редька, картошка будет доброй, коровка телят принесет, овца ягнится. А вышло – хоть в омут кидайся. Пока мы все были на колхозном собрании, воры в амбар залезли, обчистили наш сундук – жито, какие тряпки, сухари (счас этот сундук храню) овцу увели, в огороде вырвали овощи, в раскрытое прясло зашли свинки и весь наш огород перерыли»

Здесь Екатерина Александровна слез не сдержала, вытирая их кончиком платка, повязанного на голове. «Пошли мы с Федей по людям – воду носили, полы мыли, дрова готовили, где заплатят молочком, салом, яичко подадут или свекольник – все домой несем. Молотили, отрабатывали зерно – можно было жменьки две отходов пшеницы, гороха на сковороду насыпать. В уборку чистое зерно рассыпали на поле, досушивали. Зимой в амбары возили. Все праздники мы выходили на работу, готовили в школу и в колхоз дрова, за это нам платили деньгами. Когда появился чурочный трактор, готовили чурочку. Потом поставили меня, молоденькую, сводку в Тасеево передавать – ни телефона, ни транспорта – всяко умудрялась. Окончила всего 4 класса – дальше не получилось. И Феде было не до учебы – мама наша стала сдавать, на глазах старела, ей надо было больше отдыхать, тут же братишку и сестренку в школу надо было собирать. Через четыре года Федю забрали в армию – прямо с поля, в чем был, в том и пошел. Работы мне прибавилось, правда, и меньшие уже помогали хорошо. А потом стали приходить сваты. С вопросами о замужестве приставали, на гулянках собирались все вместе: немцы, марийцы, русские и другие народности. Марийцы особенно любили русские песни, любили, как поет частушки Катя; немцы пиликали на губных гармошках. Все жили плохо, немцы даже в землянках, а вот собирались вместе, и была радость на всех.

Степан Шлейнинг изучающе поглядывал на Катю, но лишь вздыхал. И однажды его спросила Катина мама: «Невестку высматриваешь, так вот она – Катя. Не так красива, зато украсит хату детишками. Ну, а коли Бог ребенка даст, даст и на ребенка» Взял-таки девушку сын его Андрейка, тракторист, передовой колхозник. Невесте было 18 лет, жениху – на четыре года больше. Обмыли брак горькой – и стали молодые жизнь налаживать. Старались в колхозе, завели свое хозяйство. Катя родила дочь (няньку) и трех сыновей. А немного погодя пошло укрупнение хозяйств, и семья отважилась на переезд на пригорочек у речки Мурмы. В совхозе муж работал механизатором, жена в школе – техничкой. Училось тогда 64 ученика. Пока работала в школе, родила еще двоих ребятишек, поставили новый дом, хозяйство завели большое – две коровы, два десятка овец, птиц, свиней. Катю взяли в контору, чтобы еще подзаработать, согласилась топить в ней печки, потом ее назначали завскладом. Помимо учета, ежедневно заправляла горючим по 20-25 машин. На работу приходилось ходить с Катей, родившейся в семье седьмым ребенком. С ней же ездить на сенокос – за 18 км, в урочище, где когда-то была деревушка Попова (или Старый Поп) В 1970-м Екатерина Александровна пошла в свинарки. Принимала приплод, выхаживала его и откармливала до центнера. На пенсию ушла через 13 лет, в 50-летнем возрасте, по-нынешнему – федеральным ветераном труда, с медалями «За трудовую доблесть» и «Материнская слава».

Не рассказать всего, о чем поведала Екатерина Александровна, опираясь на костыль, не присев ни на секунду: «Ноги не гнутся» У многочисленных детей и внуков свои судьбы – тянут на целое повествование. На сборник потянут и частушки, которые знаменитая жительница Мурмы знает. А может, кто-нибудь запишет их на диски? Думается, интересно будем нам, современникам, услышать голос уходящего времени, полного лепета младенцев, песен, а главное – трудовых подвигов.

Анатолий СКАКУН