Сегодня этой деревни нет, но люди ее помнят
Судьбы человека и деревни в чем-то сопоставимы: каждый из них рождается, проживает жизнь, стареет, умирает. С человеком уходит его неповторимый мир со всеми мыслями, мечтами, надеждами и самая обычная человеческая жизнь, прожить которую было суждено только ему. С умиранием деревень уходят в небытие и сам облик деревни, и ее судьба в таком драматичном двадцатом веке, и, наконец, все те, кто упокоился на деревенских погостах. Все ушло.

Прежние жители деревень, имевшие указание в паспорте о месте рождения, стареют и тоже уходят. Но все-таки еще остаются в памяти людской воспоминания о детстве в родной деревне.

Деревня Старина – одна из тех, которых поглотила бездна времени. Она прожила менее ста лет. Была основана в 1883 году, исключена из списка населенных пунктов района в 1977-м. Перед войной в ней насчитывалось 265 человек в 52 дворах, был колхоз, при своем создании получивший имя Блюхера, а после того, как военачальник был расстрелян как враг народа, колхоз стал именоваться «Путь к коммунизму». А как же иначе!

Пожалуй, это все, что официально известно об этой деревни. А ведь в ней жили люди. Как жили? Этот материал опирается на воспоминания врача Тасеевской районной больницы Екатерины Степановны Михиенко, детские годы которой прошли в Старине.

С виду Старина была похожа на большинство деревень района – в одну улицу. Дома и усадьбы располагались просторно, в отличие от чалдонских селений, где застройка была плотной. Между дворами в проходах сажали черемуху. Но была одна отличительная деталь: деревню пересекал ручей и делил ее на две неравные части. За ручьем находилось одиннадцать дворов, а взаимоотношения двух разделенных сторон нельзя было назвать дружелюбными, по крайней мере, ребятишкам в одиночку появляться за ручьем было нежелательным: могли побить.

Населяли Старину выходцы из Витебской губернии (области), поэтому говор жителей носил немного обрусевший белорусский оттенок. Как и везде, очень много фамилий не бытовало. Жили Пимченко, Шиенковы, Михиенко, Дмитриевы, Егоровы, Горшкалевы, Овсянниковы, Мельниковы, Шершуновы, Кузнецовы. Бытовали так называемые «уличные» фамилии, например, Маню Егорову кликали Ганиной (по отцу Гавриле), жили Кириченковы (от Кирилла).

Была начальная школа. В 30-40-е годы учителем работал Афанасий Егорович Быстров, по воспоминаниям, хороший учитель. Детей было много, занимались в две смены. Учились при керосиновых лампах. В домах такой осветительный прибор встречался редко, пользовались свечами, лучиной, а то и таким незамысловатым приспособлением, как камелек: в печи был закуток с углями, туда подкладывали щепу и таким образом выполняли какие-то домашние работы, а дети готовили домашнее задание.

Дед Екатерины Степановны, возвращаясь с русско-японской войны в 1905 году, заехал к родственникам в Старину. Место понравилось, и он перевез свою семью с пятью детьми в Сибирь. Судьба ее дедов и отца была типичной для того времени. Отец погиб на фронте в декабре 1942 года, так ни разу и не увидев дочь, которая родилась после его призыва в армию. Сохранилось от него единственное письмо. Оба деда были репрессированы. Дед по отцу был единоличником – этого оказалось достаточно для заведения уголовного дела. Его жена пешком сходила в Канск, чтобы повидать мужа в тюрьме. Передачу от нее приняли, а назавтра объявили, что ее муж умер. Второй дед получил срок за то, что находился в конюшне в тот момент, когда она горела.

Во время войны и после нее в каждом дворе старались держать побольше живности: корова, овцы, свиньи, куры. Деревня в те тяжелые годы выживала трудно, потому подсобное хозяйство помогало. Но был большой минус: переписчики регулярно пересчитывали эту живность по головам, потому что с каждой учтенной единицы требовалось сдать продукцию: молоко, масло, мясо, шерсть, яйца. Пытались немного схитрить, кое-кого прятали. Моя собеседница со смехом рассказала, как ее мать однажды увела в баню овечку, строго наказав дочери никому об этом не говорить. Пришедшей вскоре переписчице шестилетний ребенок выложил начистоту, где находится овечка. Посмеялись потом и переписчица, и ее мать, которая в это время вернулась. А еще собирали ягоды, больше всего чернику, грибы.

Детская память хранит для человека много теплых воспоминаний. Как появился в деревне первый трактор с железными колесами, первый патефон (кстати, у учителя), как накрывали общий стол на советские праздники – 7 ноября, 8 марта, 1 мая – и на религиозные – Рождество, Пасху, Троицу, как с елкой встречали Новый год в школе. Жили дружно, как помнится Екатерине Степановне, печальных людей не было, хотя горя, конечно, хватало. На работу в поле или на сенокос ходили пешком, и не только с песнями, но еще и с плясками, даже после многочасового тяжелого труда. Наверное, эта врожденная твердость и вера в лучшее помогала тому поколению все выдержать и вынести. Тем, кто в то время не жил, такое трудно понять и представить. Особенно современной молодежи.

Дальнейшая судьба Старины тоже типична для многих деревень района. С началом укрупнения хозяйств начался процесс вымирания деревень. Люди стали разъезжаться кто в ближние крупные деревни, кто в райцентр. Через несколько лет на месте прежней деревни возникло пустое место. Память о ней жила и живет только у тех, кто жил в ней. Но и такие люди тоже стареют. От возраста не спасает теплота воспоминаний, потому что каждый понимает, что все безвозвратно ушло.

Наверное, поэтому особую ценность приобретают записанные воспоминания, которые эту самую теплоту прошедшего времени и родной деревни сохраняют.

Николай ПОДОБУЛКИН.