Сегодня мы рассказываем о труженице тыла Евгении Александровне Волнейкиной из Тасеева
В два года она потеряла мать: Анна скоропостижно умерла после рождения третьей дочери. Потом в семье появилась мачеха

Мария Николаевна, родившая двух дочерей и двух сыновей. С началом войны на фронт забрали отца. Александр Парфенович Журко погиб под Ленинградом, там же и похоронен в братской могиле. На фронтах Великой Отечественной войны погибли также пять его братьев Журко. В Кайтыме в то время случилась эпидемия кори, умерло сорок семь детей, в том числе два ее брата.

Большая семья проживала в деревне Кайтым, колхоз которой именовался «Первое Мая». Евгения Журко стала работать в нем с тринадцати лет. В семнадцать лет получила свою первую награду – медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

Евгения Александровна Волнейкина почти шестьдесят лет живет в Тасееве. Знаком с ней не первый год. Очень интересный собеседник, со своим видением мира и происходящего в нем, может дать точные, ироничные оценки. Скоро Евгении Александровне исполнится девяносто два года, но такое ощущение, что года не властны над ней.

– Я только четыре класса закончила. Надо было идти работать, семья большая. Боронила, полола поля. На лето обуви не было, все время босиком. Весной ноги мерзли, земля ведь еще не нагрелась. Лапти не спасали: засохнут от воды, больше их не наденешь. Это весной и летом работа на поле была, а осенью хлеб убирали. Бывало, за день тридцать семь соток ржи выжинала. Так завидовали. Семь зим возила по дворам сено, солому, дрова. Возы сама вершила, чтобы не развалились. А еще пилила чурочки для газогенераторного трактора. Сваливали березу, разделывали на бревнышки, чтобы легче было управляться с ними, а в сушилке пилили-кололи чурочки размером со спичечный коробок. Приходилось коров доить не только своих, но и колхозных.

Вся жизнь в неустанном труде, которая зачастую была физически тяжелой. Теперь никому не придет на ум отправить подростка на непосильную. А тогда была война, и законы были не мирного времени, а военного, на возраст внимания не обращали. Ко всему прочему еще и подсобное хозяйство. Держали две коровы, овец, свиней, кур – и каждую живность надо кормить. Огород был в соток семьдесят, главное в нем – картошка и капуста. Посадить, обиходить, убрать – только представишь эти немеряные площади, делается жутковато.

– В войну не голодовали, картошки, капусты запасали много. В день уходило ведро картошки, едоков хватало. Сейчас кто бы мне рассказал, как жила – сама бы не поверила. А ведь жила.

Еще сеяли лен, культуру очень трудоемкую, потому что нужно проделать несколько операций, чтобы получить волокно и  сделать из него пряжу. Кстати, валенки в Кайтыме катали сами, зимой было во что обуться. Вот только в колхозе рассчитывались по трудодням не деньгами, а зерном. Вроде бы оно тоже нужно, но и деньги надо было иметь. Поэтому Евгения Журко с подружками завербовалась в химлесхоз на сбор живицы (работа, между прочим, тоже не из легких). Весной работала в Глинном на лесосплаве: приготовленные штабели бревен скатывали в реку, что было небезопасно. Если случались заторы на реке, требовалось их расчистить.

Изо дня в день труд и труд. Работа для Евгении Александровны – главный смысл жизнь. Ленивых людей не признает и не понимает:

– Не умею жить без работы. Когда отговариваются болезнью или нехотением, я не понимаю такого. Так и сидеть сиднем? Тогда пойте: «Сухой бы я корочкой питалась, сырую б воду я пила…».

В 1962 году Евгения Александровна с семьей переехала из Кайтыма в Тасеево. Устроилась на работу в колхоз имени Ленина к бригадиру Петру Егоровичу Шатунову. Была и конюхом, и свинаркой, и телятницей. Где бы она не работала, свои обязанности исполняла лучшим образом, вопросов к ней не имелось. Не зря ее неустанный труд отмечен многими медалями, среди которых – «Ветеран труда». К такому человеку непроизвольно относишься с неподдельным уважением и восхищением, не похожим на фальшивое и неискреннее подобострастие к начальству всех рангов. Человек труда неискренности не потерпит.

Жизнь отнеслась к Евгении Александровне не слишком милосердно, она пережила утраты близких людей, житейские невзгоды, но жестоким человеком не стала. Оставалась лишь всегда строгой к себе самой и всем окружающим, но добротой к людям и умением сочувствовать чужому горю тоже не была обделена. Удивительной силы характер.

Кроме всего сказанного, Евгения Александровна всегда оставалась еще и хозяйкой дома. Вкусно готовила, стряпала пирожки, вела дом, была отличной рукодельницей: ее вышивки, кружева, узорные рукавицы и свитера свидетельствуют о прирожденном вкусе и мастерстве. Перестала заниматься этим, когда ухудшилось зрение. Не помогли операции, зрение теперь, конечно, слабое, но это не мешает ей делать посильную работу: размести дорожку и тротуар от снега – это ее дело, никого не подпустит. Да еще организует работу и сама складывает привезенные дрова.

Жизнь Евгении Александровны не была легкой, но даже в войну находили люди причину повеселиться. В Кайтыме были гармонисты, и летними вечерами собирались после трудового дня у школы, пели, плясали так, что босыми пятками вытаптывали круг. И до сих пор врожденную стойкость она не утратила:

– Нравится жить, и мне хорошо живется. Дочь Надя вместе со мной, сын Саша каждый день бывает. Он незамедлительно откликается на любую просьбу, всегда готов оказать помощь. Дети у меня хорошие. Больше мне ничего не надо.

Замечательный человек. За мою жизнь подобных Евгении Александровне людей встретилось мне немного, и все они – труженицы тыла, дети войны. Их сменили новые поколения, во многом отличные от предыдущего. Более склонные пожалеть себя, поберечь, пожаловаться на трудную жизнь. Хочется сказать: сверьте свою жизнь с судьбой человека, о котором рассказал. Вы все еще считаете, что трудно живете?  

Николай ПОДОБУЛКИН. 

P.S.

12 апреля Евгении Александровне исполнилось девяносто два года. Высказываю ей самые искренние теплые пожелания здоровья и бодрости духа на дальнейшие годы. Такие люди должны жить очень долго.